Невозможно осознать масштабы утраты сразу. Разумеется, все зависит от размеров, важности и заменимости того, что вы потеряли.

Если это любимая сережка из пары, которая шла ко всему, то пережить и понять – это вопрос нескольких дней максимум. Потом вы будете находить в шкатулке вторую сережку, тихо вздыхать и класть ее бережно обратно, потому что выкинуть сил никаких нет. А заменить и купить такие же невозможно, потому что куплены там, куда вы больше, скорее всего, не вернетесь. Как минимум в ближайшее время.

А что делать, когда умирает любимый человек? Не просто его нет в твоей жизни, потому что он уехал. Его просто никогда уже не будет. Осознание этого факта происходит медленно и постепенно. Постепенность вообще – это большая Божья милость. Она нас и учит, и смиряет, и воспитывает, и делает сильнее, если мы не сопротивляемся. Это противоположность нашей человеческой натуры, которая стремится к тому, чтобы в кратчайшие сроки получить максимально всего. Бог знает, что это нас убьет, независимо от того, получим ли мы сразу много добра, зла или всего вперемешку.

После того, как ты попытаешься нащупать пульс и его не обнаружишь, хотя делаешь это как минимум 3 раза за одну тренировку в спортзале, ты уговариваешь себя, что ты же не врач, нужно срочно позвать врача. Ты звонишь в скорую и, пока они 10 минут едут, ты смотришь на бездыханное тело и уговариваешь себя, что вот, кажется, только что был вздох, а может, дыхание такое слабое, что ты просто не можешь увидеть, а пульс просто тоже такой слабый, что ты не можешь нащупать, что вот врач приедет и тогда все точно скажет.

Врач приходит, и ему одного взгляда достаточно, чтобы понять то, что ты гонишь от себя всеми силами разума, хотя сердце уже давно все знает. Уходит врач, приходит милиция, агент из похоронной службы. Ты исправно сообщаешь все данные, не читая, подписываешь документы, звонишь родственникам, а потом сама же их и успокаиваешь.

Пока не приезжает катафалк и не увозит твоего любимого человека навсегда. Человека, который был рядом всю жизнь. Сильного, с сильной волей, желаниями и действиями, который всегда себя контролировал и считанные разы за всю свою жизнь показывал свою слабость – и даже тогда тебя это разрывало на части – сейчас лежит завернутый в простыню и трое мужчин выносят его бессильное тело из дома. Тогда накатывается первое осознание – его больше нет в этом доме, и больше он сюда не вернется.

Пока ты не понимаешь, что его нет в твоей жизни. Это будет приходить потом постепенно, когда ты будешь видеть, как личность этого человека пронизывала всю твою жизнь - когда ты будешь видеть на кресте ее фотографию, вырезанную с той, где вы вместе на ее пятидесятилетии (знала бы я тогда, какая судьба у этого снимка!); когда ты будешь собирать ее вещи; уезжать из дома, а она не будет провожать тебя, как делала это всегда и даже вот 3 недели назад. Ты будешь листать последние звонки в телефоне, и неожиданно тебя передернет, когда ты наткнешься на ее последний звонок к тебе, где вы прощались «до завтра», но завтра ее уже не было. Потом ты увидишь свою бабушку с седой, короткой стрижкой в мамином халате, стоящую в дверном проеме, и на мгновение тебе покажется, что это она. А когда вы будете ехать с кладбища на следующий день, папе кто-то позвонит, а он будничным голосом ответит, и все в машине переглянутся, потому что все одновременно подумают, что он говорит с мамой. Никогда. Никогда он больше не будет говорить с ней по телефону. И ты не будешь, но пока ты не знаешь, что делать с этой записью в твоей телефонной книжке.

Ты вообще пока много не знаешь, и единственное, что сейчас способно ободрить – надежда, что маме сейчас лучше, чем было здесь, и если она с Богом, то повод для радости куда больше, чем для печали.